Творчество соучастников ГИ

В этой теме предлагаю выкладывать творческие всякие произведения соучастников нашей ГИ.

критика приветствуется!

Новый день.

— Знаешь что? Надоело мне всё это… жажда, кровь, людишки… — поднял глаза Влад.
— А мне, думаешь, не надоело это суета ангельская, следить непонятно за кем, да они сами себя сжирают, а я отчитывайся потом перед Богом… — с таким же взглядом ответил Гавриил.
Они сидели на крыше пятиэтажки, свесив ноги. Была глубокая ночь. Город спал под слабыми ночными своими огнями. Глаза Влада горели красным огнём, клыки мешали закрыть рот, но он уже к этому привык… Гавриил сидел, смотря куда-то в даль, словно его кто-то звал.
— Гаври, мы же разные с тобой… ты чистый, ты ангел! А я даже не живой… мертвяк просто ходячий, кровосос бесполезный… но мы же понимаем друг друга. Мне вот только одно не понятно, почему ты так не любишь людей? — нарушил тишину вампир.
Гавриил улыбнулся еле заметной улыбкой, — наоборот, Влад, наоборот, я их сильно люблю, люблю на столько, что убил бы их всех, чтобы они уже прекратили всё это бестолковое своё существование. Глупо же, жить, умереть, а потом опять жить… Это для него, для Бога, кажется это чем-то понятным, имеющим смысл, мол кто достоин, а кто нет, будто в раю место мало… — тут он осёкся… прошло минуты три полнейшего спокойствия, — а с тобой интересно, ты ненавидишь людей, но настолько, на сколько ты ненавидишь себя, даже не питаешься их кровью… почему?
— Понимаешь, Гаври?… я боюсь их крови… вдруг в ней какая-нибудь зараза… вдруг стану как они… — у Влада и правда промелькнул страх, в его остекленевших от времени глазах, словно он представил, как кровь человека растекается по его телу.
— Странный ты, Влад… Ты же раньше такой же, как они были, если бы не заключил сделку с Люцифешкой…
— Вот-вот, если бы! А я ведь не жалею, что тогда заключил сделку. С одним только пролетел, с бессмертием, не надо было его у него просить… пожил бы, да и помер бы, не смотрел как эти человечешки чего-то там делают, строят…
— Ты не бессмертен.
— А, ну да, солнышко, серебро, святая вода… Ничего меня не берёт, понимаешь! Я же первый… Это те кого я покусал, по молодости, вот те уже кто куда сгинул, не осталось уже никого. Даже старик Вовка, и тот недавно нарвался на какого-то священника… а я ему говорил…
— Точно, а я и забыл…
Снова наступила тишина, тяжёлая, но понятная, нужная. А ветер немного ласкал их на крыше, медленно и приятно. Бледное лицо Влада и белоснежного Гавриила. Ангел поднялся, расправил крылья, потянулся.
— Блин, затекло то всё как, слушь, светает, мне пора, сейчас мой подопечный проснётся, и надо будет следить, чтобы он туда не угадил или сюда не угадил, а он даже не верит в меня… фу, противно, надоело это их неверие. Ни во что не верят, больные какие-то… да, больные они, собой больные, гордостью больные, свободой. Ну а что я поделаю… ладно, полетел я.
Он спрыгнул с крыши, пролетел пару метров вниз, затем расправил свои белёсые крылья, вспарил и растворился в утреннем тумане. Солнце поднялось, немного обожгло лицо Влада, но тот лишь пощурился.
— Да, Гаври, прав ты, и всегда был прав. Неверие, глупость, свобода… надоело, нет, чтобы жить… страдают человечешки и всегда страдали, а я что? Тоже страдаю, только по-своему, и ты Гаври страдаешь… все мы страдаем… — продолжил в одиночестве Влад.
Он так же спрыгнул вниз, развернул плащ с крыльями и полетел куда-то…
Начинался новый день.

Вечность.

Смерть лежала и тихо стонала от боли, мрачная темнота наполняла её окружение, сырое, еле дышащее окружение. Её коса лежала поодаль от неё, сломанная и затупленная, теперь уже совсем бесполезная. Лицо Смерти было наполнено глубокой обидой и жаждой чего-то недоступного, запретного. Поношенный, чёрный балахон был разорван в нескольких местах, оголяя бледные тонкие руки, по которым текла чёрная, как смола кровь. Где она лежала, она уже сама не знала, но это было уже неважным, всё заполнила безысходность её положения, и теперь её только заполняла обида и злость, но не к чему-то, а к ней сомой, что она не смогла, что она тоже умеет ошибаться… Тихий, плавный свет наполнил окружение. Это шло Время, оно шло медленно, ступая мягко и плавно, его разноцветный костюм сверкал всеми оттенками бытия, напоминая о том, что только оно отсчитывает мгновения. Неуловимые черты лица Времени говорили о чём-то непонятном, предостерегающем, но в тот же момент манящем и дарующем надежду. В одной руке Время держало лампу, такую же непонятную, как и оно само. С другой руки капала чёрная, как смола кровь, она капала и застывала в окружении… Время подошло к Смерти и склонилось над ней…
— Смерть, почему ты боролась со мной? Ведь знаешь, что я непобедимо, вот и сейчас, на конце всего и вся останусь только я и Вечность, а потом помогу всему родиться вновь и там появиться новая Смерть… и новая Жизнь, новое всё… Почему ты не захотела сама уйти? Ведь у тебя был выбор, там, по ту сторону вечности тебя ждал покой, почему не ушла?...
- Знаешь что такое любовь?... — Смерть закашлялась, из её рта хлынула чёрная кровь и растеклась сначала по бледному лицу, а затем по неведомому окружению, — хотя откуда тебе знать? А я ведь тебя любила, — она вновь замялась, — а сначала ты поглотило Жизнь… я смогла тебе это простить, хотя не понимала, зачем тебе это?...
— Я Время, это моя работа, — потупило оно свой вечный взгляд, казалось, что оно само сомневается…
— А потом ты поглотило и Любовь, этого я не могла уже простить, вот ты говоришь, по ту сторону Вечности, где покой и равновесие, тогда почему ты само туда не уйдёшь?
— Я не могу… просто не могу…
— Всё ты можешь! Ты же Время!!!
— Но если я уйду, что тогда останется? Вечность?
— А зачем чтобы что-то осталось? Мы бы существовали там, по её сторону, по сторону Вечности, нам бы не надо было уже править… мне не надо было забирать души, тебе не надо было бы отсчитывать мгновения, следя за миром, который не нужен самому себе, который и нам не нужен…
— Но без нас нет мира! Это наш долг ему за то, что мы заполняем его собой…
— Но подумай, если бы не было мира, если бы не было ничего… Мы бы сидели в сторонке, обнявшись, и я бы смогла тебя поцеловать…
— Ты же знаешь, это не наш мир… — опустило голову Время
— А чей же тогда этот мир?! — из последних сил выбросило из себя Смерть.
— Это мир Вечности, а мы его слуги…
— Но мы могли бы свергнуть её!
— Нет, и ты это прекрасно знаешь…
Смерть и правда это прекрасно понимала, пошатнуть основу основ не может ничто, то что было всегда, сломать нельзя, а уходить так не хотелось, когда рядом была любовь, но и её не стало… Кровь застыла, чёрными, густыми пятнами, которые сверкали в свете лампы страшными блямбами в неведомом окружении. И сейчас, Смерти уже совсем не хотелось существовать, не хотелось уже даже просто взглянуть на любимое Время, ей просто хотелось, чтобы Вечность поглотило её…
— Отдай меня Вечности а? — вдруг нарушила установившуюся мрачную тишину Смерть.
— Я не могу… убить тебя не могу…
— Но я не хочу сидеть в её тени с другими Смертями, которые существовали другими мирами… ты же понимаешь, это не моё… я хочу уйти, не в забвение, а в Вечность, стать её частью, пусть и малой и ненужной, но её частью…
— Ты не нужна ей, она тебя не примет… — совершенно ровным тоном сказало Время, — ты должна попасть по ту сторону, твои раны затянуться, и ты просто будешь существовать…
— Нет! Я не хочу этого, — она приподнялась на одной руке, и хотел дотронуться до щеки Времени, но, то отпрянуло.
— Я тоже не хочу этого…
— Тогда почему ты не поглотишь меня, как ты поглотило Жизнь и Любовь?
— Потому что это убьёт меня, ты же Смерть… — откровенно сказало Время. Смерть заплакала. По белым, как снег щекам текли крупные, тяжёлые слёзы… И по щеке Времени вдруг потекла слеза, его рука вдруг коснулась мокрой щеки Смерти, и та улыбнулась в слезах… Время поглотило Смерть и его сердце прекратилось стучать мгновениями… И только Вечность улыбнулась, подготавливая новый мир… новое Время, новое всё…

История довольно реалистичная ( и ведь правда, кому же хочется вступать в споры с родственниками из за того что врачи не успели). Вадим поступил правильно, как и полагается героям рассказов )))

Плюшковед пишет:

никого не должно быть пришибнутых

Правда эта фраза как то слух режет ИМХО

А в сущности то ничего.. только усталость и обида.. обида на самого себя, на такого, каким я был.
ведь всё так и начиналось, одинаковые парты, одинаковые лица, портреты на стенах и сильный голос учителя, потом драка, первая ссадина, гнев отца.. и всё осталось ведь прежним, только название поменялось...
нам говорили идти, и мы шли, не знали кому и зачем это надо. Бегали как дураки с флажками вокруг полицейских, увидеть чтобы знаменитое лицо, властное, но ненужное. Потом нас отдали в другое место, где нас тоже били, но уже не так.
А мы вставали и тоже били в ответ. А всё так и осталось, только лица меняются и стыд всё появляется, о том, каким я был глупцом, и начинаешь бить ещё сильнее... А затем нынешнее, работа, быт, нищета духа...
Заполнение себя пустотой и жаждой наживы. Срывание крыши от беспощности к телу и теплу..
Надо любить??? А что это? Всего лишь прижаться к тёплому, влажному...
Злишься на себя, осозновая, что многое позади, а ты только тут, а хотел быть там, но и там ведь не лучше, нигде не лучше...
А что лучше??? То что теплее и приятнее, но это временно, потом одиночество, тоже странное...
И смысл за этим расстворяется, а жизнь бьёт, она всех бьёт, и главное бить в ответ...

разказ о времени вечности и смерти довольно любопытен с точки зрения философии я в этой стезе не силен но довольно увлекательная тематика и заставляет представить этот разговор и немного призадуматься кул молодец=)

второй рассказ мне понравился интересный сюжет и смысл а насчет фразы "никого не должно быть пришибнутых" на самом деле режет слух попробуй поиграть словами=)

Непонятная жизнь.

Грузный мужчина лет пятидесяти пяти, а то и шестидесяти медленно брёл по улице. Осенний вечер, скучный, и немного ветреный стоял в этот день. Мужчина дошёл до перекрёстка и свернул, побрёл уже по протоптанной, не асфальтированной тропинке к одному из недалеко водрузившихся домов. Он знал этот путь как свои пять пальцев и мог пройти его с закрытыми глазами, он шёл к другу. Вскоре он добрался до нужного дома и остановился возле крыльца. Мужчина любил так делать, постоять возле этого дома, поглядеть на окна, на дверь, подумать о чём-то хорошем, бодрящем, обычно это были веселые воспоминания жизни. Наконец он поднялся на крыльцо и коротко, постучал в дверь.

- Заходи, открыто, - раздался знакомый голос за дверью, и мужчина, улыбнувшись, вошёл в дом.
Его встретил немного застоявшийся, тёплый, домашний воздух. Он не заставил себя долго ждать, разулся и прошёл в дальнюю комнату. В комнате он увидел, как его друг только что опустился в кресло, закинул ногу на ногу и развернул газету. Ему было также, лет шестьдесят на вид, но в отличие от него самого, он был худощавым, со впалыми щёками и носил очки. Его короткий взгляд и такая же короткая улыбка, как всегда говорили о добром и веселом настроении, а значит, можно было позволить себе расслабиться в его присутствии и без его разрешения присесть.
- Бен, вот что меня в тебе поражает, так это то, что у тебя всегда открыты двери, - начал он.
- Я знаю, - ответил Бен.
- Не умничай, - отрезал мужчина.
- Как всегда, - парировал Бен.
Наступила тишина, Бен перевернул страницу газеты. По комнате разливался мерный свет дневных ламп.
- Ты чайник поставил к моему приходу? - улыбаясь, спросил мужчина.
- Конечно, - ответил Бен, - для тебя то, и не поставить!
Оба коротко улыбнулись.
- Скучный ты какой-то сегодня, - после минутной паузы выдал мужчина.
- А когда я был не скучный? – спросил собеседник.
Мужчина не стал отвечать на вопрос, но и Бен не ждал, что он ответит на него.
- Вот представляешь Бен, больше полувека живу и не перестаю удивляться. Ходил сегодня в наш супермаркет местный, купил себе там, как обычно, по чуть-чуть, а перед выходом останавливает меня какая-то бабушка, на вид совсем такая немощная, понимаешь да, ну она в общем, ко мне обращается, мол, помоги сынок мне пенсию снять с карточки, а то не вижу я ничего, ну думаю я, помогу бабушке, понимаешь, беру её карточку, вставляю там в этот банкомат, и спрашиваю, какой код бабуль, понимаешь, и тут какая-то девица такая говорит: «вы что бабушка, он запомнит ваш код, потом украдёт карточку», а бабушка ей: «да там, дочка, красть то совсем нечего», а эта ей: «да что вы, это же ваш индивидуальный код и тому подобное»… а я такой стою, так противно стало от них, будто я сам навязался, а я вообще мимо проходил, понимаешь да? Что за народ пошёл…

- И то, правда, - сказал Бен, помолчал с полминуты, будто что-то вспоминая, и продолжил, - вот я тебе расскажу сейчас одну историю, которая удивила меня. Тогда было мне лет двадцать, я тогда совсем молодым был, этаким дурачком, так сказать, фанатиком был то ли от любви, то ли от безрассудства…
И он начал свой рассказ.
- Сходил с ума я тогда по одной женщине, причём, сходил с ума - мягко сказано, я просто фанател от неё, чуть ли ни поклонялся ей, сектант такой. Ну, в общем, в один прекрасный момент она дала мне отворот поворот по полной программе, а жила она в другом городе. Ну, я, дурак недоросток, сорвался и поехал к ней. Ну, пишу ей, мол придёшь меня встречать? Она в ответ: «хрен тебе, мой милый». А я уже в поезде был. А что делать то? Ну пишу друзьям в том районе, типа вот так сяк получилось, подсобите чем можете, а они мне: «не вопрос!», здраво, что хорошие люди. Значится, приезжаю туда, они меня встречают, а её нет, ну я про себя и думаю: «а забью я пока, на следующий день напишу, авось на встречу пробьёт её», а сегодня оторвусь с мужиками. И тут первое, что меня удивило в людях. Так вот, мы выпили пива, потом ещё пива выпили, потом разошлись по домишкам, ну в общем я у одного товарища решил упасть на хате, ну там следовательно и банкет продолжить. И вот, представь себе, сидим мы, пьём уже водку, и довольно уже порядком её выпили, и начали, знаешь о чём говорить!? О книгах! Кто что читал, кому что нравится, советовать значит, интересоваться. Поражён я был, однако, тогда. Но так как я был фанатом, я ещё не понимал, насколько это важно, в моей голове сидела другая зараза и прочно прожигала мне мозг. Просыпаюсь на следующий день я, и пишу ей: «давай-ка всё-таки встретимся, я ведь ради тебя приехал, так что мне тут, как кроме встречи с тобой делать нечего». Но на самом деле гоню по полной программе, через день у очень славного моего друга день рождение, и этой поездкой я решил совместить одно с другим. Ну она мне отвечает: «да, я согласная, давай после работы на вокзале увидимся», ну я рад конечно, говорю товарищам, что вот такая радость, вроде как на контакт пошла моя возлюбленная. Поскитался по городу до вечера, и на вокзале встречаемся с ней. И вот вижу я, что она всей своей натурой прям показывает, что ей категорически на меня по хрену, ну думая: «херня война, потерплю», иду значиться, с ней, спокойно разговариваю, а она меня так таскает на трёх буквах славненько, что никакой мочи нет. И вот я ей предлагаю: давай заново всё начнём, забудем всё то гавно, что между нами было, и хочется заметить, что гавна то было много, даже очень много. Ну она мне, конечно же, говорит: «иди ты брейся лобзиком в сортире», и тут мне так плохо стало, что аж дышать не могу, прям вот хоть сердце вынимай и давай собакам лучше погрызть его, чем вот так его топчут, и я бросаю все вещи и бегу… хрен знает куда, но бегу. В голове у меня ничего, только боль и поганый смрад от растоптанного сердца. Ну бегу я, и тут приходит мне сообщение от неё, мол, забери вещи то, а то пропадут. И тут меня немного отпускает, я возвращаюсь и мне становится на всё по хрену. Стою с ней общаюсь, и понимаю, что всё, конец, ничего у нас с ней не будет, и толи у меня шок, толи жалкая надежда затесалась внутри, так что я не стал ей показывать свою боль. А ей в общем надо было идти, ну она уходит и на полпути разворачивается и спрашивает меня: «ты где ночевать то будешь?», а отвечаю: «да хрен его знает, под забором». Ответил я так, потому что хотелось ей очень больно сделать, и видимо, я так и сделал. А она мне снова: «ты хоть к Шурику пойди», а Шурик, это тот очень славный друг, у которого день рождение, в принципе, я уже знал, что я буду ночевать у него, просто повторюсь, что хотелось очень больно ей сделать. Ну вот я и говорю ей: «нет, я к нему не пойду», и тут у неё слёзы на глазах и понял я, что переборщил с этим сильно, и стало мне так противно за себя, что даже с ней не захотел быть, потому что сдерживать себя не научился. Ну да это и неважно. В общем я собрался ночевать уже у Шурика, но под ночь приходит мне от неё сообщение: «если хочешь, то пошли ночевать ко мне, но только без интима», ну я думаю: «херня война, не с таким ещё сталкивались», говорю мужикам, что мол, так и так, они мне: «дерзай!». Еду я к ней на хату, ночую там, но уже понял, что надо думать на перёд… Да, я спал с ней в ту ночь, но без интима и секса, просто спали в одной кровати, и знаешь, я остался доволен, снова почувствовал её запах, её близость и мне этого хватило, я был счастлив, что сплю с ней в одной кровати. И даже не знаю, может это любовь, может просто зависимость. Переночевал я в общем у неё, и ей надо было ехать толи на дачу, толи ещё куда-то и она меня технично слила, но я не был на неё обижен, там глубоко в душе я уже знал, что у нас с ней ничего не будет, просто тешил себя…

Бен замолчал, приводя мысли и воспоминания, нахлынувшие на него, в порядок. И продолжил:
- Так вот, перехожу к самой интересной части своего повествования чудо-жизни. Собираемся вечером на хате у Шурика, праздновать его славный день рождения. Переписываюсь с этой, мол так и сяк, буду у Шурика пока, потом фиг его знает куда пойду ночью, хотелось ей делать больно… но это неважно, слушай. Садимся такие за стол, а человечков порядком собралось, многих знаю, некоторых первый раз вижу, но всё ништяк, всё в ажуре. И заходит тут дама, симпатичная такая на вид, лет так 25 на оценку, ну я с ней знакомлюсь, но, хочу заметить, не более! То весь вечер мы сидим, я разливаю, ну там общаемся, поздравляем, но с ней никак не контачим. В процессе вечера все выходят покурить, но я не курю, только выхожу за компанию, интересно же мне, я там самый молодой был, так сказать малолетка, попавший в мир взрослых, хотя со мной считались как со сверстником, и это, надо заметить, очень льстило мне. Так вот, выходим мы раз покурить, второй покурить, и вот на третий выходим раз, все покурили, зашли, кроме именинника, дамы этой и меня. И стоит она такая на меня посмотрела, потом смотрит на Шурика и спрашивает его, показывая на меня: «можно я его изнасилую», а он такой, представь себе, смотрит такой на меня оценивающим взглядом, потом на неё и выдаёт: «валяй!», разворачивается и уходит, оставляя меня с ней. Я в шоке сижу такой на перилах, и сказать не знаю чего, а она без разговоров ко мне подходит, давай меня целовать, обнимать, ласкать. Ну я пьяненький был, не стал заставлять ждать себя и тоже стал отвечать ей. В общем эту ночь мы провели с ней. А на следующий вечер я встретился опять с той, поругался с ней конкретно, ушёл в ночь от неё на вокзал, купил себе билет на утро, и пошёл ночевать к Шурику. Скажу опять, что очень он славный друг и мало таких матушка земля на себе носит. А утром эта, по которой фанател, пришла меня встречать, вся в слезах, давай просить у меня прощения, говорить, что любит меня безмерно, что хотела сама себе доказать, что сможет меня бросить, а я такой стою, головой киваю, а внутри-то уже всё так начинает к ней быстро умирать. И говорит она: «давай всё-всё с начало начнём, абсолютно всё!», а я говорю: «мне надо подумать», вру нагло и в лицо, как делала она мне долгое время, хотя тогда уже даже было всё равно… да и не важно это… А вот теперь подумай, поехал мириться с одной, переспал с другой, да ещё на дне рождения побывал! А ты мне говоришь: «бабушка у банкомата, люди не те тебе пошли…», да бред всё это!…
Грузный мужчина ещё с минуту посидел в кресле, смотря на Бена, потом встал и пошёл наливать себе чай…

Тём, давай ещё чёнить про любовь итд! =) а так вообще класно у тя получается! мне б так тоже хотелось б!

Жизнь. Месть. Сила. Любовь. Смерть.

Руслан и Людмила. Уже столько времени вместе, и до сих пор живут, словно идеал снизошёл до них. Их любовь настолько пронзила сердца, что они стали одним целым, стали чувствами друг друга. Но это отдалило их от мира, изгнало из общества, которое не понимало, как такое может существовать. В мире случаются феномены, случаются парадоксы, может, они стали одним из этих случаев, а такие случаи общество всегда избегало, боялось. Поэтому Руслан с Людмилой ушли подальше от людей, от их бесконечного недоумения, от бесконечной борьбы, в которой нет ни победивших, ни проигравших, в которой живёт лишь сладкая тень для тех, кто думает, что победил. Они поселились в небольшом домике далеко от города, далеко от цивилизации, потому что лишь природа могла принять их такими, какие они есть. И они жили, радовались всему, что их окружает, радовались миру, радовались своим чувствам, радовались, что теперь они безгранично могут дарить себя друг другу, и никто им не помешает. Но…

Руслан шёл по разноцветным листьям, которые тихо шуршали под его ногами, но не были против того, что на них наступали. Осень только начинала вступать в свои права и красила деревья своей радугой, придавая новый стиль всему лесу. Было холодно, дышки вырывались паром из тела. Руслан нёс хворост для растопки печи, он самого утра не был дома, потому что обошёл каждый закоулок леса, хотел собрать последние грибы и шишки. Настроение было ужасное, словно кто-то тряс его изнутри, тряс за сердце, будто хотел сказать, что надо делать, но не мог объяснить. Изрядно устал, поэтому спешил домой, чтобы увидеть Людмилу, увидеть её лицо, увидеть улыбку, почувствовать её живое тело, почувствовать биение её сердца…
Подходя к дому, заметил обломанные ветки, заметил необычное, для их окрестности, положение вещей. Это насторожило, немного испугало.

Открыл калитку, которая, немного скрипнув, всё же легко поддалась. Вокруг был беспорядок. Глубокие царапины на входной двери, которая была сорвана с одной петли и слабо болталась, глубокие отпечатки лап. Зашёл в дом, возле входной двери лежал окровавленный нож и немного коричневых, волос зверя. В доме так же был беспорядок, и в центре этого беспорядка лежала Людмила, грудь её не подымалась. На теле было множество ран, окровавленных ран. Видно, что она билась до последнего рывка сердца, но зверь оказался сильнее, намного сильнее. Её шансы были ничтожны. Руслан подошёл к Людмиле, осторожно взял её за руку. Его сердце не билось, оно только тихо постукивало, словно плакало, боль не давала ему биться, боль заставляла его сжиматься, останавливаться. Но с глаз Руслана не упала ни одна слеза. Он потерял то, что было для него всем. Каждая душа есть восходящая звезда другой души, и он потерял эту звезду, и теперь стало темно и больно от этой темноты. Руслан ласково поднял Людмилу и отнёс её на кровать, и также нежно положил на простыню. Глаза Людмилы были закрыты, а губы бледные, и он больше никогда не увидит прелесть её взгляда и не услышит оброненное ей слово.
Сразу же с болью пришло чувство мести, чувство, говорящее злым, но правильным языком. Руслан ещё долго сидел возле Людмилы, будто прощался с ней, будто он собирался уходить…

В один момент он сорвался, побежал на улицу, при этом, прихватив с собой тот нож, что лежал у входа. Руслан знал, куда надо бежать и он бежал. Он хотел убить того зверя, разорвать его на куски. Его пальцы словно тески сжали ручку ножа, и нож слился с рукой, стал её частью. Ноги несли его, а мозг интуитивно находил следы зверя, по каплям крови на листьях, по ломаным ветвям, по следам от лап. И вдруг Руслан увидел его, медведя. Их глаза встретились, и медведь и Руслан поняли друг друга с этого взгляда, поняли всё, что им требовалось. Медведь тихо направился к Руслану, он знал, что только смерть Руслана подарит ему прежнее спокойствие.
В миг они оказались друг напротив друга. Глаза Руслана сверкали от внутреннего опустошения, медведь поднялся на задние лапы, в высоту на два с половиной метра, прорычал, обнажив свои белоснежные клыки, показав свою силу этим, но у Руслана уже не было ни страха, ни гнева, ни боли, только месть и его сила.
Удар, за ним ещё удар, казалось, что вот-вот Руслан сломается, упадёт. Но та звезда души дарила ему необычайную силу, и он вновь и вновь пронзал медведя ножом и чувствуя как течёт его кровь по руке он получал сладкую боль… Не чувствую боли от того, как раздирается от ударов его плоть, Руслан знал, что смерть придёт за медведем сейчас. И медведь упал, закончилось рычание, закончился шум, закончилось всё. Упал и Руслан. Он упал, и видел сквозь кроны деревьев серые тучи, которые будто тоже плакали вместе с ним. И весь мир сожалел о том, что нет силы, сильнее смерти.
Он лежал на листве, которая стала бурой от крови, и не задумывался о том, что будет дальше…

красивый расказ=)

Каравелла.

Часть первая. Дама.

Солёные волны обволакивали деревянные борта нашего небольшого судна. А тёплый ветерок наполнял его паруса, заставляя двигаться всё дальше и дальше. Наши трюмы были набиты хорошим товаром из кожи, которую ждали в конце нашего пути. Поездка обещала большие деньги. До окончания оставалось лишь двое суток.
– Ну чего ты тут сидишь? – подошёл ко мне капитан.
– Жду конца смены, – не найдя больше ничего вразумительного, ответил я.
– Жди, авось дождёшься, – пошёл дальше капитан.
Капитана нашего так и звали, Авось, ибо было у него всё через это слово. Мужик хоть и вредный, но своё дело знал хорошо, сильно не напрягал, но и расслабляться только в меру позволял, наверное, поэтому и был капитаном.
Солнце медленно опускалось и тлело на далёком горизонте, его жёлтое тело расплывалось блестящими осколками по воде, игриво сверкая гранями. Подошла моя смена, и я отправился на нижнюю палубу, где меня уже ждала похлёбка от нашего кока. Плотно подкрепившись, я занял своё место на койке и с мыслями о хорошей прибыли крепко уснул. Мне снилась прекрасная дама в чёрном, как уголь, платье, её длинные тёмные волосы свисали с плеч, на которых сидела огромная чёрная птица. Было в ней что–то пугающее, отталкивающее, но она была такой прекрасной, что отвести от неё взгляда я не мог. Она говорила мне что–то во сне, но не слушал я её, не хотел. Она оставила попытки что–то мне объяснить, опустила глаза, развернулась и ушла. Я кричал ей в след, звал, просил, но было всё напрасно. И тут я увидел, что она была единственным светом, хоть и во всём чёрном, после неё не было ничего, только темнота и ужасный холод.
Через всё судно прошёл какой–то низкий короткий гул. Я сплю довольно чутко, сразу же проснулся. Вокруг была сплошная суматоха, но тихая, все всё делали по инструкции. Многие спали, а я соскочил, быстро поднялся на верхнюю палубу. Стояла уже глубокая ночь, холодные белые звёзды сверкали блеклыми точками на небосводе. Полумесяц стройно покоился в этом океане точек, вещая своё величие, как лидера звёзд. Я увидел на верху капитана с подзорной трубой. Посмотрел в сторону, куда была направлена его труба. Там, вдалеке, вспыхнули две вспышки, секунды через две пришёл тот самый низкий гул, пронзил лёгкие, оставив непонятное ощущение, и ушёл дальше. Там шёл бой. Кто и с кем дрался, я не знал, поэтому поспешил к капитану.
– Что происходит? – спросил я шепотом, почему я спросил именно так, я не знал.
– Без понятия, вижу только, что фрегат сцепился с галеоном. Либо пираты, либо великие колонизаторы опять что–то не поделили, нам–то какая разница? Мы вот все огни потушили и, авось пройдём тихонько, не будем вмешиваться в дела взрослых, – тихо и спокойно объяснил мне капитан.
Я только сейчас заметил, что все фонари на нашем небольшом судне погашены. Попасться под разборки таких больших дядей не хотелось бы. Фрегат, с его сорока восьмью пушками может просто стереть нас с глади морской.
– Чем могу помочь, капитан? – обратился я вновь к нашему лидеру.
– Всё хорошо, отправляйся в каюту, нечего волноваться, всё будет спокойно, – заверил меня капитан.
Я повиновался, пройдя по палубе, уже готов был начать спускаться, как рядом, примерно в двухстах метрах вспыхнуло около десятка вспышек и раздалось такое же количество хлопков, затем что–то просвистело, плюхнулось в воду, раздался крик, и понеслось…
Что–то где–то взорвалось, в голове пронеслась мысль: «надо было слушать даму и не отвлекать капитана», на миг показалось, что я во всём виноват, затем снова взрыв, полетели щепки. Я упал, до ушей донеслись отрывки голоса капитана. Совсем рядом кто–то истошно закричал, от крика ёкнуло в душе, пополз куда–то в угол, снова хлопки. Секунда, громкий треск, мачта с разбегом шлёпнулась в воду. На другом конце что–то вспыхнуло яркими огнями, начало разгораться. На голову сыпались щепки, капало, кто–то больно запнулся о мою ногу, я поджал обе. Всё тело сотрясала мелкая дрожь. В голове никак не могло уложиться, что это происходит здесь и сейчас. Сознание теряется в пространстве, всё происходящее, не может втиснуться в понимание. Паника и страх разрывают частички, пытающиеся восстановится в картинку… Снова хлопки, уже ближе и сильнее. Бежавшего по палубе просто разорвало на кусочки. Позади меня раздался взрыв, в голову больно ударило, хотел схватиться за ушибленное место, но руки и всё тело не слушались, на глаза налезла мутная пелена. Я двинулся вперёд, чисто инстинктивно, пытаясь уйти от опасного места, но уходить было некуда. Второй взрыв, меня подбросило, упав, я распластался и наконец, на счастье мне, потерял сознание…

Часть вторая. Печаль.

Кто–то тормошил меня за руку. Тело болело, удары сердца отдавались сильными толчками по вискам. Открыл глаза, мутная пелена ещё была на глазах, но уже не такая сплошная. Того, кто тряс руку, я не увидел, по–видимому, он находился с другой стороны. Поворачивать голову было больно, хотел, было что–то сказать, но лишь только выпустил воздух из лёгких. Руку продолжали трясти. Наконец, я сообразил, еле пошевелил пальцами. Трясти руку перестали, меня перевернули. Глазам открылось чистое, без единого облачка, небо, его синева была такой простой и такой красивой. Перевёл взгляд на разбудившего меня, им оказался кок. Я попытался улыбнуться ему, зачем и почему именно улыбнуться, я не понял, наверное, потому что я ещё был жив. Во мне не было страха, только странная безнадёжность.
– Ну, ты чего, живой? – спросил меня кок.
В ответ я только моргнул. Мне не хотелось говорить, не хотелось ничего.
– Давай парень, вижу, у тебя рука сломана, да и по голове видать сильно прилетело, – продолжил кок.
Вместе с его словами пришла боль, рука действительно была сломана. Сразу же заколотилось всё внутри. Будто жизнь начинала биться за свои права. На удивление я почувствовал себя лучше.
– Что произошло? – еле выдавил из себя я, затем приподнялся и сел, облокотившись на спину. Солнце, до этого прятавшееся за коком, ударило в глаза, я зажмурился. Привыкнув к свету, смог рассмотреть обстановку. Вокруг были трупы, щепки, пепел. Всё это выглядело нелепо на фоне чистого неба и спокойного моря. Кок молчал.
– Так что же произошло? – вновь задал я ему вопрос.
Его лицо было без выражения, словно эмоции покинули его навсегда. В глазах не было даже боли, только безмерная, отчуждённая пустота. Прошло около трёх минут, мы, не отрываясь, смотрели друг на друга и молчали. Наверное, мы просто боялись посмотреть вновь вокруг.
– Видимо они решили, что мы судно поддержки того галеона, – наконец нарушил тихий скрип судна кок.
В его голосе была та же пустота, что и в глазах. Хотелось его пожалеть, но на это не было сил. Я опустил голову на грудь, глубоко вздохнул. Он сидел рядом, и казалось, боялся пошевелиться. Мне в голову стали возвращаться воспоминания и понимание происходящего. Картинки проносились перед глазами с какой–то отравляющей болью. Хотелось отвернуться, а получилось только дёрнуться. По щеке стекла, обжигающей дорожкой, слеза.
– Ты чего, парень? Мы же живы, – пошевелился кок.
– Разве?..
Мои слова прозвучали иначе, чем до этого, они словно были согласны с произошедшим. От этого стало ещё тяжелее, я попытался отвлечься.
– Кто-нибудь ещё выжил? – обратился я к коку.
– Я.. я не знаю, я сам только очнулся, боюсь спускаться вниз…
Я его понимал, если тут твориться такое, то внизу ещё страшнее, но проверить надо было.
– Что будем делать? – задал я ему очередной вопрос.
Мне невыносимо хотелось переложить все обязанности на него. Просто он попался сейчас, а я попался ему. Я чувствовал, что он хочет того же самого, избавиться от всякой ответственности. Как я и думал, мой вопрос остался без ответа. Кок лишь присел рядом. Он был сильным, большим, крепким мужчиной, но таким беззащитным. Наверное, я выглядел ещё хуже.
– Ладно, я схожу, а ты пока проверь тут, – ответил я сам себе. Кок в ответ только кивнул.
Я продолжал сидеть, он тоже. Солнце палило, но его жар казался холодным. Небо оставалось неизменным. Штиль стоял повсюду, не было ни единого порыва ветра. Словно весь мир умирал вместе с кораблём, мир, который ждал только нас, чтобы окончательно потухнуть. Где мы сейчас? Что будет дальше? Наверное, глупые вопросы. Понимание того, что я жив, всё никак не могло уложиться в теле, для уверенности я подёргал ногой. Да, жив. К осмыслению того, что жив, пришла невыносимая жажда.
– Водички сейчас бы… – протянул я тихонько.
– Лучше – рома, – так же тихо проговорил кок.
Быть может, он был прав. Так дальше продолжаться не могло. Я поднялся. По телу прошёл озноб, голова закружилась, здоровой рукой я зафиксировал положение. Прошло минуты две, в голове прояснилось. Шаг, второй, низкий скрип, глухое шорканье. Кок продолжал сидеть. Я направился к штурвалу. У него лежал капитан, его тело было прошито крупной дробью, он лежал с закрытыми глазами, кровь успела застыть, превратившись в чёрную лужицу. Я присел возле него. В голове были мысли: «капитан, авось не прошли…». Быть может, если бы мы не гасили огни, они бы не приняли нас за неприятеля… Я накрыл его остатком паруса. Надо было спускаться. Не знаю почему, но надо было спуститься в каюты и проверить трюм.
Кок так и сидел на палубе, уставившись куда–то вдаль своими пустыми глазами. Я добрался до люка, пахнуло непонятным запахом. Отбросив обломки, я начал спускаться…

Часть третья. Трое.

Внизу была вода, немного, по щиколотку, прохладная. Через пробитые ядрами борта в помещение пробивался свет. Воздух был наполнен запахом дыма и смерти. Мёртвых здесь было больше. Спустившись, я так и остался стоять. Ощущением того, что мир умер, здесь было пропитано всё. И лишь только лёгкое покачивание, да низкий скрип напоминали о живом. Видимо многие просто не успели выбраться наверх, всё произошло слишком быстро. Но даже если бы они выбрались, они бы встретили смерть так же, как капитан. Наверное, в этот момент я должен был радоваться тому, что жив, но внутри меня царило чувство безнадёжности, дух смерти, до сих пор гуляющего по остаткам каравеллы пронизывал меня до косточек. Я двинулся вперёд. Шум от колышущейся воды никак не мог сопоставиться с обстановкой, он раздражал уши. Добрался до первого, его открытые стеклянные глаза отражали всё, чем было наполнено это помещение, я закрыл эти глаза. И остался стоять подле него. Опустил голову, сердце бешено колотилось, на виски начало давить, воздух казался тяжёлым, необъятным, который не мог войти в лёгкие. Наконец, смог взять себя в руки. Двинулся дальше, медленно, боясь потревожить это кладбище. Они все были мертвы, некоторые со спокойными, спящими лицами, иные со страшными муками на лице, всё это изматывало меня, заставляя отворачиваться, от ужаса сводя мышцы. Добрёл до конца трюма, где хранились запасы продовольствия. Почти все были испорчены, еды совсем мало, воды не было вообще, осталась только одна бочка с ромом. Собрался, уже было, подумать, что кок обрадуется, как услышал его крик: «матрос, скорей сюда!».
Быстро, как позволяла обстановка, поднялся наверх, кок стоял у левого борта и вглядывался в морскую гладь. Я подошёл к нему:
– Что такое? – спросил я, на выдохе.
– Гляди туда, – указывая рукой направление, ответил мне он.
Всмотрелся, там, метрах в ста, среди обломков, на куске мачты галеона кто–то плыл. Я крикнул:
– Живой!?
Над водой приподнялась голова, это была женщина.
– Гребите сюда! – вновь выкрикнул я.
Забарахталась, медленно двинувшись в нашу сторону.
– Кок, собери остатки верёвки, свяжи, будем вызволять нашу спутницу.
Кок с минуту стоял, смотрел в ту сторону, почему–то улыбался. Затем быстро сорвался, побежал выполнять. Я же вновь спустился в трюм, к царившему там покою я был уже готов, пытаясь не смотреть на трупы, я направился к бочке с ромом. Схватил за ручку и потащил к выходу. Чувство того, что кроме нас с коком, кто–то выжил, наполняло силами, приподнимало дух, хотелось жить. Добравшись до лестницы, закинул на первую ступеньку бочку, начал подниматься, на второй ступеньке нога соскользнула, и я, подняв волну брызг, упал на спину. И только сейчас заметил, что вода была багрового цвета. Стало страшно, я резко поднялся, попятился назад, ударился больной рукой, упал на колени. По телу пробежала крупная дрожь, сердце сжалось, задержал дыхание, затем шумно выпустил воздух. Стало как–то невыносимо холодно. Быстро преодолев приступ паники, схватил бочку и в три рывка был на верхней палубе. Поставив ром на последнюю ступеньку, просто свалился на спину. Небо смотрело на меня, а я на него. Хотелось, чтобы эта тёплая небесная синева окутала тебя и забрала из этого места, но она была так далеко, что на неё можно было только смотреть и мечтать. На секунду я закрыл глаза и не заметил, как заснул. Дама в белом стояла рядом со мной во сне, мы оба смотрели на горизонт. Склонившись ко мне, она прошептала: «не смотри туда, ты лучше проснись, а туда тебе ещё рано». Я сам по себе открыл глаза, ко мне направлялся кок с верёвками.
– Ты чего это падаешь? – не дойдя, громко спросил он.
Я не ответил, только махнул здоровой рукой.
– Понял, – выдал он, – поднимайся, дама ждёт, – продолжил кок.
Он был прав, надо помочь ей. Встал на ноги, подошёл к нему.
– И какой у тебя план? – спросил я.
– Эээ… не знаю, вот думаю верёвку ей бросить.
– Ну, давай, только она ещё и пол пути не проплыла, не доплывёт она, сил у неё мало, – ответил я ему на это.
– А что делать? – уставился он на меня.
– Так, предлагаю: ты прыгаешь, помогаешь ей, и я бросаю вам верёвку, – смотря на женщину, сказал я.
Кок молча, смотрел на меня, а я на даму. Молчание стояло с полминуты, затем я не выдержал:
– Кок, я бы и сам, но у меня рука…
– Да–да, я понимаю, – вдруг очнулся он, снял ботинки, и тут же прыгнул в воду.
Пока он ей помогал, я собрал мёртвых в одном углу и накрыл их остатками паруса, не хотел, чтобы дама видела, что видели мы, наверное, она насмотрелась уже…
Минут через двадцать мы втроём стояли на палубе.


Часть четвёртая. Выживание.

Трое стояли на палубе. Молча, смотрели друг на друга. Их небольшое судно тихо покачивалось на лёгких волнах, поскрипывало, будто вздыхало. Небо оставалось неизменным, простым и свободным. Солнце висело высоко, и освещало всё это своим тёплым ярким светом.
– Как вы? – обратился я к женщине.
Она опустила глаза, через её промокший мундир было видно, как трясётся тело. Она обняла себя за плечи, улыбнулась.
– Спасибо, замёрзла вот.. немного, – ответила она.
Кок отправился к бочке. Она стояла и смотрела на пол, а я смотрел на неё. В ней было что–то очень знакомое и близкое. Хотелось её согреть, но я не знал как. От этого стало неловко. Больная рука заныла, но я игнорировал её. Хотелось, чтобы в этот момент всё было абсолютно иначе. Но всё это было не так.
– У вас сломана рука да? Давайте я посмотрю, – неожиданно обратилась она ко мне, – я врач, то есть была врачом, на том.. галеоне, – она осеклась.
– Что? – я не мог ещё прийти в себя.
– Надо зафиксировать руку, – продолжала она, – послушайте меня.
Я улыбнулся ей искренне, так, наверное, я не улыбался ещё никогда.
– Да, вы правы, – только и смог проговорить я.
Подошёл кок с тремя кружками рома. Он тоже улыбался, но его улыбка была какой–то странной, совершенно отрешённой от его лица, а в глазах была всё та отчуждённая пустота.
– Это дело надо отметить, – заявил он и коротко хихикнул.
Все замолчали. Скрипучая тишина повисла над каравеллой. Я сел. Кок опять смотрел куда–то вдаль, а женщина протянула руку и взяла кружку. Глядя на нее, тоже захотелось выпить, странно, но та жажда, прошла, хотелось просто увлажнить горло.
– Кок…, – обратился я.
– А? – не отрываясь от горизонта, протянул он.
– Что там? – продолжил я.
Он помолчал, затем опять улыбнулся этой странной улыбкой и проговорил по слогам:
– Ничего.
Посмотрел на меня и протянул мне кружку. Я с охотой принял её, посмотрел на жидкость в ней и осушил наполовину. По телу растеклось тепло. Было как-то спокойно и безнадёжно. Будто дух смерти, бродивший по каравелле, отпрянул от меня, но смотрел откуда–то из угла, приговаривая, что он ещё настигнет меня, а мне было всё равно.
Наша спутница только пригубила немного, присела рядом со мной, поставила кружку рядом и дотронулась до больной руки. Было больно, но я терпел. Смотрел на горизонт, там и, правда не было ничего, только синее небо и блестящая гладь. Она сделала всё, что хотел с моей рукой, на удивление стало легче. Её нежные, уверенные прикосновения заставили вспомнить детство, когда мама прижимала к себе, чтобы пожалеть тебя, если ты вдруг поранился.
– Как вас зовут? – вдруг спросил я её, даже сам не ожидая этого.
– Катя, – быстро ответила она.
– Вы, знаете, Катя, что у вас очень нежные руки…, – я говорил тихо, смотря на горизонт, но мне показалось, что она улыбнулась.
Она не ответила мне, просто села рядом.
– Это были англичане, – вдруг протянула она.
– Что? – очнулся кок.
– Ну, фрегат тот, это англичане были, – ответила она.
– А… – вновь протянул кок.
– Знаете анекдот? – будто сама себя спросила она.
Мы с коком промолчали. А Она продолжала:
– После кораблекрушения англичанин попал на необитаемый остров, и построил он там себе три хижины. Его находят через некоторое время и спрашивают: «зачем ты три хижины то построил?». А он им: «В этой хижине я живу, а эта хижина – клуб, который я посещаю, а это– клуб, который я игнорирую».
Кок расхохотался во всю глотку, громко, казалось, что небо его сейчас услышит, он смеялся долго, затем сел, допил и как-то сразу паник. А Катя продолжала:
– Вот такие они, англичане, одни клубы игнорируют, другие нас убивают, а мы ведь простой грузовой корабль были, простой… грузовой… а они.. – она расплакалась.
Так мы и сидели, она плакала, я смотрел на опускающееся солнце, а кок пил одну за другой.
– Не плачь, Катя, – обратился я к ней и взял её за руку.
Она перестала плакать, только коротко шмыгала носом, и всё время что–то себе шептала. Но потом успокоилась, наверное, взяла себя в руки. Она положила голову мне на плечо и уснула, незаметно для себя уснул и я.
Сон был каким–то тяжёлым, состоящим из множества частей, которые я пытался собрать вместе, но мне не удавалось. Всё смешалось во сне, прошлое, настоящее, будущее. Было страшно. Я проснулся от холода. Глубокая, холодная ночь нависла над нами. Её мёртвые звёзды сверкали блеклым холодным светом. И даже месяц, казалось, был холоден. Катя дрожала на плече. Я аккуратно снял её с плеча и так же аккуратно положил рядышком, тихо поднялся. На цыпочках сходил в каюту капитана, среди обломков нашёл одеяло и подушки, вернулся на палубу. Кок лежал недалеко, накинув на себя куртку, обняв кружку, бормоча что-то во сне. Я наклонился над Катей, по её щекам текли слёзы, она плакала во сне. От этого стало жутко, я посмотрел на звёзды, словно хотел узнать от них, почему всё это случилось, но они продолжали сиять своим томным неизменным светом, оставляя меня в растерянности и безнадёжности. А штиль всё ещё был с нами, казалось, что он тихонько ступал вместе с кораблём в этой блестящей глади, и наблюдал, чем всё это закончится. Я подошёл к коку и подложил ему под голову подушку, затем вернулся к Кате и ей тоже дал подушку, накрыл её одеялом, вытер слёзы с её щеки и прилёг рядом, хотелось быть рядом, с этой живой, тёплой, очаровательной женщиной. И под эти мысли я уснул.
На этот раз во сне мне явился летучий корабль, роскошный, сияющий. Его огромные белые паруса были наполнены силой воздуха, он плыл над водой, отбрасывая огромную тень. На его борту я увидел и белую и чёрную даму, они улыбались мне и приветствовали меня взмахами руки. Я не помню, ответил ли я им или нет, но я проснулся от крика. Открыл глаза, был уже полдень. На краю борта стояли кок и Катя, они махали руками, кричали:
- Эй, сюда! Мы здесь! – голосила Катя.
- Мы ещё живы! Живы мы! Слышите!? – надрывался кок.
Поднявшись, добежал до капитана, его подзорная труба, на удивление была цела. Я взял её и направил в сторону, куда махали мои спутники. На горизонте плыл корабль, по форме и парусам похожий на лёгкий испанский фрегат. Я кинулся искать спички, товарищи по несчастью продолжали махать, кричать. Паника, мерно начала заполнять меня. Мысли, которые должны собраться в кучу, в этот момент наоборот куда-то разбежались. Хватаясь за остатки сообразительности, я метался по палубе, спичек нигде не было.
- Не уплывайте! Пожалуйста, не уплывайте! – почти плача кричала Катя.
Я, наконец, нашёл спички, поднял, кукую-то палку, подбежал к коку.
- Кок, помоги, - обратился я к нему.
- Чего такое? – обратил он на меня внимание.
- Держи палку, я намотаю на неё тряпку и подожгу, может, обратят внимание.
Кок не стал ждать и тут же крепко схватился за имитатор факела. Я быстро обмотал палку тряпкой и поджог. Закоптилось, зашипело, загорелось…
Но было уже поздно, они уплыли, это было понятно ещё тогда, когда Катя перестала кричать. Она просто смотрела в ту сторону и беззвучно плакала, даже не всхлипывала. Со злости кок бросил факел в воду и пошёл к бочке с ромом, я сел на палубе, сложив голову на руки. Не хотелось верить, что нас никогда не найдут, не хотелось верить, что там, на корабле нас не заметили, не хотелось понимать, почему мы здесь и сейчас. Наступила тишина, а мы так и просидели молча весь день, до ночи. Кок пил, Катя иногда плакала, а иногда, наверное, когда уже не было сил плакать, просто сидела и всхлипывала. Мне было страшно, казалось, что страх был чем-то материально ощутимым, будто он стоял рядом и давил на меня…

Часть пятая. Последняя ночь.
Незаметно для нас солнце село, даря силы сумеркам. Катя подошла ко мне и села рядышком, она уже не плакала, в её глазах была так же пустота, что и в глазах кока, наверное, и в моих глазах было то же самое. Дотронулась до моей руки.
- Как ваша рука? – спросила она без интереса.
Я молчал. Она тоже.
- Холодно становится, - сказал я.
На другом конце палубы очнулся кок.
- Они нас никогда не найдут, - сказал он громко пьяным голосом.
Его слова прозвучали резко, обхватили нас и ушли куда-то вдаль. Я поёжился, Катя тоже.
- Возьмите одеяло, холодно же, - обратился я к ней.
Она не ответила. Просто сидела и смотрела в никуда.
Во всём этом было, что-то чуждое понимаю и осознанию окружающего. Солнце село, превратив морскую гладь в блестящую чёрную пустыню, которую накрывало тёмно синее одеяло. Штиль отказывался уходить, он был словно покровителем безнадёжности и спокойствия. А вместе с ним всё так же неизменно сверкали звёзды.
Я поднялся, сходил за одеялами. Кок уже уснул, он похрапывал во сне и всё что-то бормотал. Было невыносимо жалко его. Но жалость, будто не могла проснуться во мне, я думал о ней, но не чувствовал, дух смерти закупорил её. Вернулся к Кате, она всё так же сидела, неизменно, пытаясь слиться со звёздами, штилем и временем, я понимал её. Укрыл, но она даже не пошевелилась, я сел рядом, обнял её, пытаясь хоть как-то отвлечь. Катя вновь положила мне голову на плечо и тихонько прошептала, еле открывая губы:
- Спасибо, за всё спасибо…
Я попытался улыбнуться, но, кажется, не получилось.
Она уснула, а я ещё долго сидел и смотрел на чёрную блестящую гладь. Рука болела, но её боль была не сравнима с той, что бушевала внутри. Душа, пронизанная смертью, металась по телу, словно пытаясь вырваться и улететь отсюда. Пытался отвлечься разными мыслями, но ничего не получалось. Невозможность понимания происходящего разрывала всё сознание на части. Под тяжесть всего этого пришёл сон, словно спаситель, он поглотил меня…
Но и сон был тяжёлым, не справляющийся с происходящим, состоящий из множества картинок, которые мелькали перед глазами, смешивая всё в необъяснимый круговорот. Он затягивал меня, пытаясь поглотить и разорвать на картинки. Я из последних сил хватался за края, пока ещё не смешавшегося, не улетевшего в круговорот сознания. Было невыносимо страшно, хотелось кричать, но ни времени, ни сил на это не было. Меня разбудил громкий хлопок. Я тут же открыл глаза, сон моментально пропал, перед глазами пронеслись события трёх дней, а затем я увидел падающего кока. Я дёрнулся вперед, забыв про Катю, она тоже проснулась, мы вместе побежали к коку. Он лежал рядом с капитаном, с широко открытыми пустыми глазами, которые вмещали в себя всю пустоту, что только можно было представить. Из под головы текла тёмно-багровая лужица. Он застрелился…
Катя один раз всхлипнула, побледнела и уставилась на меня. Я сел, положил руку на глаза, пытаясь спрятать их от неё. Меня трясло, сильно. Тяжёлый комок подступил к горлу, но я не смог заплакать, просто не смог. Глубоко задержал дыхание, затем шумно выдохнул, собрал последние силы в кулак, подошёл к коку, склонился над ним, закрыл его опустошённые глаза, накрыл одеялом. Остаток ночи мы не спали, мы так и просидели вдвоём рядом с коком, я прощался с ним в мыслях, и Катя, наверное, тоже.
Тихо, незаметно подобралось утро, с покалывающей своей прохладой. Горизонт покраснел в предвкушении принять на себя солнце. Темнота, наполнявшая водяную пустыню начала убираться обратно в свои глубокие покои. Мне захотелось пить, я попытался подняться, но в голову ударило, мутная пелена накрыла глаза, я не справился, ноги подкосило, повалился, провалившись в бездонную тьму.
Сколько я был без сознания, не знаю. Очнулся я в тёплой, уютной каюте, На краю моей постели сидела Катя, в чистом, опрятном мундире, улыбалась мне. В её глазах было живое, настоящее чувство, я улыбнулся ей, как тогда, искренне, откровенно, и она прошептала:
- Они нашли нас, они всё-таки нашли нас…